— Итак, стало быть, вопрос о спецодежде. Верно я говорю, товарищи? Совершенно верно! — сам себе ответил секретарь хором. — Правильно! Поэтому: слушали, а слушав, постановили… — Секретарь макнул перо и стал скрести: «Принять всесторонние меры к выдаче спецодежды без перебоев, снабжая спецодеждой в общем и целом каждого и всякого». — Принимается, товарищи? Кто против? — спросил секретарь у своей чернильницы.
Та ничего не имела против, и секретарь написал на листке: «Принято единогласно». И сам же себя похвалил: — Браво, Макушкин!
— Таперича что у нас на очереди? — продолжал секретарь. — Касса взаимопомощи: ясно, как апельсин. Ну, в кассе денег нет, это — ясно, как апельсин. И, как апельсин же ясно, что ссуды вовремя не возвращают. Стало быть: слушали о кассе, а постановили: «Всемерно содействовать развитию кассы взаимопомощи, целиком и полностью привлекая транспортные низы к участию в кассе, а равно и принять меры к увеличению фонда путем сознательного своевременнного возвращения ссуд целиком и полностью!» Кто против? — победоносно спросил Макушкин.
Ни шкаф, ни стулья не сказали ни одного слова против, и Макушкин написал: «Единогласно».
Открылась дверь, и вошел сосед.
— Выкатывайся, — сказал ему Макушкин, — я занят: протокол собрания пишу.
— Вчерашнего? — спросил сосед.
— Завтрашнего, — ответил Макушкин.
Сосед открыл рот и так, с открытым ртом, и ушел.
Зал общего собрания был битком набит, и все головы были устремлены на эстраду, где рядом с графином с водой и колокольчиком стоял тов. Макушкин.
— Первым вопросом повестки дня, — сказал председатель собрания, — у нас вопрос о спецодежде. Кто желает?
— Я, я… я… я… — двадцатью голосами ответил зал.
— Позвольте, товарищ, мне, — музыкальным голосом допросил Макушкин.
— Слово предоставляется т. Макушкину, — почтительно сказал председатель.
— Товарищи, — откашлявшись, начал Макушкин и заложил пальцы в жилет, — каждому сознательному члену союза известно, что спецодежда является необходимой…
— Правильно!! В июне валенки выдавали! — загремел зал.
— Попрошу не перебивать оратора, — сказал председатель.
— Поэтому, дорогие товарищи, необходимо принять всесторонние меры к выдаче спецодежды без перебоев.
— Верно! Браво! — закричал зал. — Парусиновые штаны прислали в январе!!
— Ти-ше!
— Предлагаю ораторам не высказываться, чтобы не терять времени, — сказал Макушкин, — а прямо приступить к обсуждению резолюции.
— Кто имеет резолюцию? — спросил председатель, сбиваясь с пути.
— Я имею, — скромно сказал Макушкин и мгновенно огласил резолюцию.
— Кто против? — сказал изумленный председатель. Зал моментально и единодушно умолк
— Пишите: при ни одном воздержавшемся, — сказал пораженный председатель секретарю собрания.
— Не пишите, товарищ, у меня уже записано, — сказал Макушкин, сияя глазами.
Общее собрание встало, как один человек, и впилось глазами в Макушкина.
— Центральный парень, — сказал кто-то восхищенно, — не то что наши сиволапые!
Когда общее собрание кончилось, толпа провожала Макушкина по улице полверсты, и женщины поднимали детей на руки и говорили:
— Смотри, вон Макушкин пошел. И ты когда-нибудь такой будешь.
ФАКТ 1. ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ФЕЛЬДШЕР ЖЕРТВОВАЛ СУКНО В МОПР
Этот гнилой факт, насквозь пронизанный алкоголизмом, получился в нашем N-м клубе Западных железных дорог, когда был организован вечер МОПРа.
Шел вечер крайне торжественно, с бойкой продажей сукна с аукциона в пользу МОПРа.
Тогда неожиданно грянул вопль, похожий на поросенка.
Все рабочие головы обернулись, как одна.
И что же они увидали?
Нашего фельдшера приемного покоя.
Он качался, как маятник, совершенно красный.
Все задались вопросом: откуда появился фельдшер?
И, во-вторых, — не пьян ли он?
И оказалось, что он действительно пьян, но что удивительнее всего, мгновенно оказались пьяными и завклубом, и председатель правления, и члены наших комиссий.
Один из пораженных членов клуба выступил и заявил фельдшеру:
— Вы не похожи на себя!
А фельдшер ответил с дерзостью:
— Не твое дело.
Тут все поняли, что нарезался фельдшер в клубе, совместно с правлением, якобы пивом.
Но мы знаем, какое это пиво.
Несмотря на опьянение, фельдшер сквозь всю толпу проник к эстраде и в одно мгновенье ока выиграл сукно с аукциона, причем всем заявил:
— Видали, какой я пьяный! Назло вам жертвую сукно в МОПР!
Лишь только аукционист объявил об его пожертвовании, как фельдшер, увидев, что сукно его забирают, раскаялся в своем поступке и с плачем объявил:
— Это я сделал без сознания, в состоянии опьянения. Факт считаю недействительным и требую возвращения сукна.
При общих криках ему с презрением вернули сукно, и он покинул клуб.
После этого председатель правления, упав, разбил себе лицо в кровь, а заведующего клубом вывела из клуба его невеста.
Вот какие вечера…
Позорно писать!
Дверь станционного помещения скрылась и впустила ревизора, а за ревизором ввалилось бледное станционное население.
Ревизор, впрочем, произвел не страшное, а скорее приятное впечатление. Он был гладенько выбрит, почему-то пахнул резедой, руки его были сложены на животике, и животик этот колыхался, а левая ножка прихрамывала, как простреленная. Кроме того, он смеялся оригинальным образом — с треском и звоном, как будто внутри у него помещался музыкальный ящик.